Как же долго и трудно мы собирались в Дивеево! Выбирали время, оформляли отпуска, отпрашивали детей из школы на неделю - последнее, наверное, было самым трудным. За житейской суетой совсем позабыли о том, что билеты на поезд надо заказывать заранее.
Дело в том, что поезда на нашей станции или вовсе не останавливаются, или стоят не более двух минут. С билетами на Московское направление трудно.
Настал день отъезда. С утра отслужили молебен преподобному Серафиму Саровскому. Я мысленно просил у него, чтобы помог с билетами, и вообще, управил бы наш путь благополучно.
До станции добрались быстро, но там нас ждал неприятный сюрприз: билеты были проданы, даже не завтрашний день! В великой печали мы вышли на платформу, к которой уже с шипением и сдержанным лязгом подходил поезд, тот самый, на который мы так хотели попасть. Мимо нас, пыхтя и отдуваясь, проносились счастливые обладатели билетов. Мы всё стояли. Где-то в самой глубине души оставалось что-то, напоминающее надежду на невероятное и сверхъестественное - на чудо.
Вдруг прямо над моей головой что-то скрипнуло, лязгнуло - открылась вагонная дверь. Пожилой проводник в форменном кителе внапашку выглянул изнутри.
- А вы что стоите? Давайте, живее садитесь!
- Отец, мы билетов не достали.
- Ну, ничего, у нас тут на следующей станции двое выходят. Запомните: пятнадцатое и семнадцатое места.
Далее, без лишних разговоров, он спрыгнул на платформу, подхватил подмышки младшего, поставил его в тамбур, потом помог войти матушке, взялся за сумки.
Я был поражён. Но если бы я только знал, что нас ожидало дальше, то приберёг бы изрядную долю своего изумления про запас.
Поезд тронулся, добрый проводник ушёл в вагон, а мы, кое-как разместившись в тамбуре, стали ждать следующей станции. Дети весело принялись смотреть в окно, обмениваясь восхищёнными возгласами. Это очень интересное занятие - смотреть на Божий свет, да ещё проносящийся мимо с большой скоростью. Я очень хорошо их понимал - сам в детстве любил смотреть в вагонное окно...
Вдруг чмокнула дверь, и в тамбуре появилась проводница. Пожилая, хмурая и неприветливая - полная противоположность нашему недавнему знакомцу.
- Это ещё что такое? - сказала она тоном, не предвещающим нам ничего хорошего. - Как вы сюда попали? Кто вам дверь открыл?
- Нас проводник ваш посадил, пожилой такой, в форме и с усами.
- Какой-такой проводник? Вы что, ещё шутить собираетесь? У нас вся бригада - одни женщины, за исключением начальника состава и электромеханика. Как только не стыдно врать!
На шум подошла вторая проводница - молодая, рыженькая, очень похожая в своей форменной пилотке на стюардессу местных линий.
- Может, их Иван Алексеевич посадил? - неуверенно предположила она. - как он выглядел, тот человек, что вам помог?
Я с готовностью принялся описывать внешность нашего благодетеля и вдруг поймал себя на том, что совершенно не запомнил его лица, хотя всегда отличался хорошей зрительной памятью.
- Высокий такой, худой, седоватый, с усами, - вот и всё, что я смог припомнить.
- Наш-то Иван Алексеевич, хоть и с усами, а по вагону-то боком ходит, - сердито подытожила старшая, - того и гляди уволиться придётся из-за несоответствия габаритов. Вот что: чтобы на следующей станции духу вашего здесь не было! Ходят тут всякие.
- Он нам ещё сказал, что у вас на следующей станции два места освобождаются: пятнадцатое и семнадцатое, - негромко  сказала матушка, - и потом, мы вовсе не собирались ехать зайцами, а заплатим, как положено.
Эти слова произвели потрясающий эффект. Проводницы вздрогнули и одновременно посмотрели друг на друга. Образ таинственного проводника, которого они обе сочли нашим вымыслом, незатейливой "заячьей" сказкой, вдруг оформился и приобрёл для них значительный вес.
- Ой, неужели ревизоры? - сказала "стюардесса".
Старшая пожала плечами, но, однако, сменила гнев на милость:
- Ладно, платите. На следующей станции разместитесь.
Проходя мимо дежурного купе с вещами, я ненароком услышал:
- Как это мы ревизоров проморгали, Маша? А? Я ведь тридцать лет работаю, никогда такого не случалось!
Через два часа мы уже сидели в вагоне и пили чай, который принесла нам приветливая стюардесса Маша. Потом стемнело. Вагон погрузился в тёплую, душную темноту. Полумрак, разрываемый коротким мерцанием ночников, действовал угнетающе. Но главное - мы едем!
Дети давно крепко спали под ритмичный перестук колёс. Этим-то они не походили на меня: сколько себя помню, никогда не мог уснуть в поезде.
Хотелось на воздух, и мы с женой вышли в знакомый тамбур помолиться "на сон грядущим".
- Благословен Бог Наш, - только и произнес я, как буквально онемел от неожиданного просветления.
- Люба! - взволнованно зашептал я. - Слышишь, Люба! Это ведь вовсе не ревизор был! Ну, подумай, с какой стати ревизор будет сажать в вагон безбилетников?
- А кто же тогда?
- Сам преподобный Серафим - вот кто!
Люба медленно перекрестилась и заплакала...