Посвящаю своей матери Галине Петровне КОСЫЧЕНКО

Начало здесь

Вторая часть

Третья часть

Дорога текла по долине, напоминающей гигантские сложенные ладони. С двух сторон тянулись поля, ярко зеленеющие бесконечные ленты. Он пригляделся: какие-то метелки, густо опутанные сочной повителью гороха. Идти было трудно, все время вверх и вверх. Солнце стояло высоко над долиной, воздух дрожал над разогретыми обломками скал. Выше полей рассыпался по склонам молодой ельник, еще выше - выпирали из крутизны валуны, обросшие мхом, могучие ели упирались в небо. Кое-где желтели мелкие цветы, напоминающие маки, пахло медом, душицей, смолистой елью.

Обходя скальный уступ, дорога вильнула влево. Между деревьями блеснула река, повеяло едва различимой тонкой прохладой. Измученный жарой и жаждой, он решил передохнуть у реки и искупаться, несмотря на низкую температуру воды. Река казалась зеленовато-голубой, она упруго катила волны, пенясь в водоворотах и разбиваясь в пыль на обливных, замшелых валунах.

Он был уже готов спрыгнуть с плоского камня в прозрачную струю, как вдруг сзади звякнуло, зафырчало, раздался предостерегающий окрик.

- Стой! Стой, куда?

Пожилой алтаец, безбородый и вислоусый, похожий на монгола, вел в поводу лошадь. Спустившись ближе, он заговорил горячо и сердито:

- Сразу видно - чужой человек! Не знаешь, какая река. Этот река шутить не любит. Смотри!

Старик бросил в воду кусок плавника. Обломок дерева тотчас утянуло ко дну, словно мягкой тяжкой лапой, закрутило и выбросило как пробку из бутылки где-то на самой середине среди пенящихся бурунов.

- Там большой порог, большая вода. Лодка плавать нельзя, плоты - нельзя, туристы - нельзя! Купаться - совсем нельзя!

Немного успокоившись, старик напоил коня, расположился покурить трубку, стал спрашивать:

- Твоя далеко едет? Узнав название села, закивал головой.

- Совсем недалеко, мало ходить, спать дома будешь!

Глубоко задумавшись, он не заметил, как исчез словоохотливый старик, шум воды заглушал шаги. Надо было идти дальше. Он поднялся было, но оттого, что долго смотрел на быструю воду, слегка закружилась голова. Внезапно приступ острой боли в левой половине груди заставил его опуститься на камень. Пришлось долго сидеть, прислушиваясь к медленно затихающей боли...

Уже глубоким вечером толкнул, наконец, потемневшую от дождей калитку перед утонувшим в зелени небольшим домиком на краю села. Залаяла собака. На крыльцо вышла девушка лет семнадцати в знакомом до боли ситцевом белом платочке в крапинку.

- Анютка! - прошептал он, чувствуя, как в груди снова теснит и перехватывает дыхание. - Я не Анюта, я - Даша... А вы кто будете?

Через несколько минут он уже сидел в крохотной чистенькой кухоньке в одно окно, возле опрятной печки, устало положив руки на стол. В уголке над его головой висели потемневшие от времени иконы, и теплилась крошечная лампадка, отгоняя сумрак, упорно ползущий через маленькое оконце, завешенное шитой занавеской.

Даша неторопливо собирала на стол, между делом рассказывала о том, что Анастасия Николаевна, заменившая им мать и отца, долго и тяжело болела и скончалась три дня тому назад. Вчера похоронили.

Он смотрел на нее и видел покойную сестру Анну, так похожа она была на мать. Голос ее, глаза, волосы, походка - все было Аннино. Только две небольшие складки у губ - незнакомые, чужие, какие-то горестно-недетские.

- А малой где? - спохватился он.

- Павлушка-то? С утра еще рыбачить ушел на перекаты. Должен бы уж домой...

- Сколько ему?

- Двенадцатый... Одного я не понимаю, дядя Леша, как вы узнали про наше горе, что тетя Настя умерла? Мы ведь даже не знали, куда вам сообщить...

В конце улицы раздались голоса, хриплый смех, ругань. Жалобно звякнула гитара. Зарычал пес. В окно с улицы послышался громкий стук.

- Павлик?

- Нет, - ответила Даша, - и вся как-то съежилась и потемнела лицом, - это Васька Полевых... С компанией. Стук повторился.

- Дашуха! Открывай! Покойницу твою помянем...

Заслышав голос, пес остервенело залаял, бросаясь на калитку. Пронзительно зазвенело медное кольцо цепи на проволоке.

- Проходу не дает, - неожиданно сердито сказала Даша, - а мы одни...

Пришлось выйти в сумерки на мужской разговор. Васька Полевых, видный высокий парень, развязный и нагловатый, стоял, по-хозяйски поставив ногу на завалинку. Поодаль, на бревнышках, сидели еще двое или трое.

Обострившимся за последние дни шестым чувством он угадал в Василии первого на деревне парня, девичьего баловня и любимца; а коль скоро не мил он был его племяннице, значит, был кто-то еще лучший. Короткий разговор быстро показал, что, не успев приехать, он уже приобрел себе в поселке крепких недоброжелателей. Однако в этот вечер Полевых с компанией пришлось уходить не солоно хлебавши...

- Что-то Павлушки долго нет, - беспокоилась Даша, чутко прислушиваясь к улице.

Наконец, скрипнула калитка, снова залаяла собака, на этот раз радостно и приветно. По сенным половицам прошлепали босые ноги. Дверь жалобно пискнула, пропустив в комнату худенького темноглазого подростка.

- Ну, здравствуй, племяш! - проговорил гость, медленно и устало поднимаясь из-за стола...

Продолжение следует