Посвящаю своей матери Галине Петровне КОСЫЧЕНКО

Глава 1

Это было страшнее самого «крутого» триллера, именно потому, что происходило не на экране, а в его собственной жизни, было его собственной нескончаемой болью и нестерпимой мукой, которой не видно конца. Если бы его попросили одним словом охарактеризовать сегодняшнее его положение, то он, не верующий ни в Бога, ни в дьявола, наверняка произнес бы единственное слово: «ад».

Хуже всего было то, что его предали, выследили и обложили, словно дикого зверя на охоте, и теперь выжидали, забавляясь его беспомощностью. И кто? Те, кто клялись ему в верности до гробовой доски, и кому он платил совершенной преданностью и телом, и душой. Он был нужен, необходим, пока не допустил этого досадного и, в общем-то, незначительного просчета.

Мысль настойчиво убегала от страшной действительности, пока, словно лиса за флажками, не оказалась окончательно затравленной. Впереди был только один выход: смерть.

Он не понимал лишь одного: почему они медлят? Десятки раз он мучительно вздрагивал, замечая то у подъезда, то у перехода метро знакомую темную машину с тонированными стеклами. Дверь собственной квартиры ожидала его, словно дверь в иной мир. Как трудно было перешагивать ее порог, не зная, что ожидает его за ним! Он сходил с ума, медленно умирал от страха.

Потом наступило какое-то равнодушное притупление всех чувств, он даже стал желать скорейшей развязки, окончания всего этого кошмара. Внезапно явилась мысль, которая, как он думал, открыла ему выход «за флажки».

Он подумал о том, что может сам, разом, прекратить весь этот кошмар, в который превратилась его жизнь.

Это было против правил, это не входило ни в чьи планы, потому-то и показалось ему настоящим освобождением - прорывом за флажки, которыми обложили его со всех сторон, медленно и мучительно затягивая смертоносную петлю.

Он ушел после полудня, прихватив спортивную сумку с бутылкой водки и банкой рыбных консервов. Слушая, как они побрякивают в сумке на каждом шагу, он внутренне усмехнулся. До чего же ненужными казались ему эти предметы! Вот то, что лежало во внутреннем кармане куртки, - то действительно было ему нужным, так как обещало ему свободу. Там лежал небольшой пистолет, оттягивая карман, и сквозь подкладку холодил сердце.

Выбравшись за город, он отыскал малолюдное место на краю лесополосы и несжатого еще поля и стал ждать вечера. Открыл бутылку, отпил глоток. Закусывать не стал, зашвырнул консервную банку в кусты. А вот от последней сигареты отказаться не смог. Курил долго и медленно, с наслаждением - в последний раз! И поймал себя на нерешительности. Мысль отчаянно барахталась, как тонущий младенец, искала зацепку за жизнь, но ее не находилось.

Все. Он потверже стал на колени, положил пистолет на согнутую в локте руку. Что еще? Вдруг осенил себя широким крестом, поднял револьвер к виску, а глаза - в вечереющее небо... и окаменел.

Ступая по закатным золотисто-розовым барашкам облаков, прямо на него шел Иисус Христос, прижимая к Себе двоих маленьких детей - мальчика и девочку...

В том, что это был именно Он, нельзя было усомниться, что-то внутри безошибочно и точно знало это. Христос был совершенно таким, каким он видел Его единственный раз во всей своей жизни - на картине Иванова в Русском музее. Кровавые раны на руках, ребре и ногах, ослепительно белые складки хитона и взгляд - милосердный и примиряющий, проникающий во все закоулки несчастной, загнанной, грешной души...

- Господи, а дети зачем?!

В ответ на этот вопрос он ощутил как бы упругий удар изнутри, в сердце, - и в эту же секунду узнал их, этих детей. Память осветилась мгновенно и ярко: он увидел старый покосившийся домик в далекой деревне, машину «Скорой помощи», носилки, покрытые чем-то белым и длинным... На все это наплыло, надвинулось искаженное страданием лицо сестры Анны, огромные, умоляющие глаза и последние слова, прозвучавшие громом в его смятенном сознании:

- Детей моих не оставляй... Ради Господа прошу, помни: у них больше никого нет...

Продолжение следует

Иллюстрации Дмитрия МЕЗЕНЦЕВА