Глава 5. Спасение

Ночь Илья провел в стане охотников за «мерседесами», а рано утром Иван вывел его лесной тропинкой на станцию, где он сошел накануне.
— Запомнил дорогу? — спросил, расставаясь, бородач.
— Запомнил.
Они пожали друг другу руки, Илья сел в электричку и через час с лишним был уже в городе. Он еще не знал, что ему делать и как быть дальше, а ноги уже привели его к церкви Николая Угодника, где он год назад слушал Глашенькино пение и где сейчас надеялся хоть что-нибудь узнать о своем духовном наставнике — игумене Гермогене, с которым он не виделся все это время.
Остановившись на другой стороне улицы, как будто ему и дела никакого нет до храма (а иначе можно было тут же быть схваченным агентами-христоненавистниками), Илья битый час слонялся вдоль ненужных ему витрин в надежде встретить хоть кого-нибудь из бывших прихожан или служителей. Трудно было поверить, что эта дверь напротив уже никогда не отворится и он, осенив себя крестным знамением, не войдет под пахнущие ладаном своды дома Господня. А как сладко было его душе находиться там еще совсем недавно!

...Кругом балдеж или галдеж,
Но в церковь древнюю войдешь —
В людских зрачках мерцают свечи,
И рыночный звериный шум
Уходит из сердец и дум, 
Душа уносится далече,
Туда, где были пять хлебов,
Смиренье, бедность и любовь…

— Э-эй! Парень! — услышал он приглушенный голос и, оглянувшись на него, увидел машущую из подъезда женщину, закутанную в темный платок.
- Сюда! — позвала она полушепотом.
Немного поколебавшись, Илья вошел в подъезд.
— Я видела тебя на исповеди у отца Гермогена, — сказал она. — Может, я могу чем-нибудь помочь?
— Мне нужно срочно увидеть батюшку.
— Он не живет на одном месте. День на одной квартире, день на другой.
— Я как раз и хотел предложить ему постоянный вариант, — сказал Илья, сам удивляясь возникновению этой мысли. — Есть люди, которые готовы срубить лесную церковь. Ушли бы в лес, жили там, молились.
Женщина с минуту помолчала.
— Пойдем, может, и удастся застать его на месте...
Они вышли из подъезда и пошли пешком. Свернув за высотные дома и часа два проплутав по переулкам, остановились у двухэтажного деревянного строения не менее как двухвековой давности. Шепнув Илье: «Подожди», его спутница пошла внутрь на поиски батюшки.
— Утром увели на другую квартиру, — сказала она, воротясь. — Идем.
Они снова шли пешком, плутая по дворам и переулкам, и, наконец, остановились перед пятиэтажной серой «хрущевкой».
— Здесь, — сказала женщина, вглядевшись в смытый дождями номер. Она снова сходила внутрь и возвратилась, опечаленная.
— Нет его. К хозяевам неожиданно приехали гости, и батюшку пришлось перевести в другое место.
Но ни там, ни по еще одному адресу найти отца Гермогена не удалось. Гонимый каким-то невезением, он весь день переходил с квартиры на квартиру, и они просто выдохлись догонять его.
— Ладно, — сказала его провожатая, нацарапав что-то карандашом на бумажке, — вот тебе мой адрес, зайди через пару дней, я разыщу за это время батюшку и договорюсь о месте встречи.
— Хорошо, — кивнул Илья, и, простившись, они побрели каждый в свою сторону.
И только теперь, когда ажиотаж поиска отступил, Илья почувствовал, как он устал и проголодался. Выходя
сегодня утром из лагеря «охотников», он не стал дожидаться завтрака, а только взял на дорогу предложенный ему ломоть хлеба, да и о том лишь вот теперь вспомнил. На ходу откусывая от него, направился домой, еле волоча от усталости ноги.
Начал накрапывать холодный мелкий дождик, и его опущенный на лоб капюшон не казался никому неестественным.
На одной из центральных площадей Илья заметил лежащего на асфальте человека и, проходя мимо, остановился. «Пьян или мертв?»
Голова лежащего была отвернута в сторону, и его лица не было видно, но сам человек лежал на спине, одежда на нем задралась до груди, и холодные дождевые капли, стуча по синей коже, скатываясь, собирались в ложбине глубоко запавшего живота.
«Мертв», — понял Илья, пережевывая хлеб, и вдруг поймал себя на мысли, что, даже стоя рядом с покойником, не перестал есть. «Прости меня, Господи, грешного, и упокой душу сего неизвестного мне усопшего раба Твоего», — произнес он мысленно и поплелся домой, мечтая только о теплой постели...

А у подъезда на скамейке, съежившись под дождем над узелочком с вещами, сидела Глашенька.
— Илюш, меня выгнали, — сообщила она обреченно.
— Пойдем, — поднял он ее узелок. — Ты вся промокла и можешь простудиться.
Они поднялись в его квартиру. Он поставил на плиту чайник, и через десять минут они уже пили на кухне чай, сдобренный припасенным им смородиновым листочком.
— Мне страшно, Илюша, — грея руки о горячую кружку, произнесла Глаша. — А ты что, не боишься?
— Боюсь, — вздохнул он. — Но сильнее, чем их, — кивнул он куда-то за окно, — я боюсь Суда Божия. Ну сама подумай, что они смогут тебе сделать, если за тебя Сам Спаситель? Разве же может Он не услышать твоей молитвы — Он, Сказавший: «На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое».
— Аминь, — перекрестилась Глашенька.

Закончив трапезу, они полушепотом совершили вечерние молитвы и легли спать — Глаша на кровати Ильи, а он на брошенном на пол тюфяке, укрывшись старыми пальто и плащом вместо одеяла. Но сна, несмотря на полученную за день усталость, не было. Илья всегда воспринимал сон как процесс ныряния в черную воду ночи, когда, словно воздуха в легкие, набираешь в душу побольше веры, отталкиваешься мыслями от прожитого сегодня и открываешь глаза уже там — на залитой солнечными лучами поверхности нового утра.
Сегодня Илье впервые хотелось нырнуть и не выныривать. Зачем? Жить так дальше не имело смысла, потому что это и жизнью-то не было. Ну, протаятся они с Глашей еще месяц-другой, перебиваясь с картошки на воду, а потом?.. Был бы рядом батюшка, он бы подсказал, как быть, но вряд ли теперь удастся с ним встретиться.
Илья вспомнил строгие, умные глаза отца Гермогена, свои беседы с ним, и на душе стало еще горше. Как же они смогли допустить, что Россия, в которой наконец-то начали восстанавливаться православные храмы и расцветать в душах вера, вдруг превратилась в откровенно сатанинское, преследующее христиан государство? Выходит, молитвы в этих храмах были не такие уж и искренние, а вера в душах не такая и твердая? Вот зло за стенами храмов и восторжествовало победу...
Он вздохнул, перекрестился, повернулся на правый бок и незаметно для себя провалился в неосвежающую, тяжелую дрему, из которой его вывел торопливый и встревоженный стук в дверь.
— Кто там? — спросил он, не отпирая.
— Илюша, откройте, это я, ваша соседка, — услышал он взволнованный голос Джульеттиной бабушки и щелкнул замком.
— Послушайте меня, — настороженно озираясь, зашептала она, не входя в квартиру, — я только что узнала, что сегодня у нас в доме будет облава, заберут всех, кто без метки. Вам нельзя здесь оставаться, куда-нибудь уходите, а еще лучше — уезжайте.
— Куда? — вздохнул Илья. — Везде одно и то же. А впрочем, все равно спасибо. Храни вас Господь.
— Тс-с! Тише, тише! — замахала она руками и, уже поднимаясь по лестнице, напомнила: — Поторопитесь! У вас совсем немного времени!
— Хорошо.

Заперев дверь, он повернулся, чтобы идти будить Глашу. Но она уже стояла в конце коридора.
Они быстро собрали в рюкзак кое-какие вещи, взяли Глашенькин — так и не развязанный — узелок и вышли на
улицу. Дождя не было, небосвод был прозрачен, как окуляр микроскопа. В воздухе по-мирному пахло желтой листвой, поздними астрами и портфелями первоклашек.
Ноги сами привели их к вокзалу. Купив билеты, они вошли в готовую отправиться электричку и сели в полупустом вагоне. Двери закрылись, и состав тронулся.
— Куда мы, Илюша?
Он оторвался от осеннего пейзажа за окном и подбадривающе улыбнулся.
— К друзьям. К добрым разбойникам.

О том, что они едут к охотникам за мерседесами, он на самом деле подумал только сейчас, когда это само собой сказалось вслух. Но ехать было больше все равно некуда, и он решил, что пусть все складывается так, как складывается.
Они уже подъезжали к месту, когда дверь отворилась, и по вагону быстро прошел какой-то оборванный старик. Следом за ним почти пробежала пожилая женщина, волоча за руку измученного ребенка, а потом в вагон вбежали двое парней.
— Мужики, облава! — крикнул один из них, пробегая между сиденьями. — Кто без метки, спасайтесь!
Глашенька встревоженно посмотрела на Илью.
— Пошли, — встал он, беря рюкзак. — Нам осталась пара остановок, пойдем лесом.
Они вышли в тамбур и на первой же остановке сошли с электрички. Опасаясь, что две доставшиеся им на сегодня облавы не случайность, а только звенья какой-то тотальной операции, Илья сразу же, не заходя в селение, свернул в лес и углубился в чащу.
Путь оказался долгим. Несколько раз они отдыхали, присаживаясь на сухие валежины. Разок устроили себе обед, согрев на небольшом костерке чай в железных кружках, которые потом обжигали им губы разогретыми краями. Наконец подошли к поселку у той станции, где Илья едва не попался в руки «сатанинскому патрулю».
— Обойдем, — решил он, и, огибая огороды, они пошли вдоль опушки леса.
— Смотри, — тронула его рукав Глаша.
На берегу маленького темного озерка возвышалась облупленная белая церковь с покосившимся, готовым вот-вот упасть крестом на куполе.
— Зайдем на минутку, — попросила она.
Свернув с тропинки, они подошли к озеру и вошли в церковь. Внутри все было разрушено. Полов не было, рамы были вырваны, штукатурка сбита. Повсюду виднелись куски окаменевшего кала, а поверх уцелевших росписей с ликами святых белели процарапанные гвоздем ругательства.

— Господи, помилуй! — перекрестился Илья. Он подошел к проему, где были северные врата алтаря, и, еще раз осенив себя крестным знамением, вошел внутрь. Воздев руки к небу, зычно провозгласил: — Благословенно царство... Отца и Сына и Святаго Духа... ныне и присно и во веки веков!..
— А-а-минь! — тоненько пропела Глаша, и ей откликнулось то ли эхо на полуразрушенных хорах, то ли незримо кружащие в воздухе ангелы.
— Миром Господу помолимся! — продолжил Илья.
— Господи, помилуй! — вознеслось под купол.
— О еже избавитися нам от всякия скорби, гнева и нужды Господу помолимся!
— Господи, помилуй!
— О спасении душ наших Господу помолимся!
— Господи, помилуй!

Илье показалось, что в воздухе запахло ладаном, и церковь осветилась огнями. Он еще ничего не понял, но она уже была не на земле: подхваченная незримой силой, церковь медленно отделилась от озерного берега и поплыла в вышину — туда, откуда ей навстречу, являя осуществление Иоаннова Откровения, спускались с небес семь трубящих Ангелов с чашами Господнего гнева в руках...

Часть 1.
Часть 2
Часть 3.
Часть 4.